• Главная
  • Проекты
  • Новости
  • O TDI
  • СМИ о нас
  • Клиенты
  • Публикации
  • Eng

                                                                                                                               Все публикации             Все публикации автора

ЗАКАТ АРХИТЕКТУРЫ.
Вячеслав Глазычев, ARX №04, 2007


    Право же, не ошибиться в прогнозе – дело скорее печальное. Лет пятнадцать назад я писал, что архитектура завершилась, почти без арьергардных боев уступая натиску тотального дизайна, окончательно приравнявшего здание к сковородке Tefal. И дело не в том, что сковородка дурна. Тогда, помнится, коллеги по alma mater мне не поверили и, кажется, обиделись. Однако же неслу­чайно выставка «Арх Москва», заполнившая Центральный дом художника в преддверии Всемирного дня защиты детей, замеча­тельным образом растолкала по дальним углам все то, что мы по инерции называем архитектурой.

     И не просто распихала, отдав престижный бельэтаж дизайн­фирмам, представившим свой продукт с демонстративной просторностью. Кое-где в архитектурных уголках экспозиции можно было наткнуться на упрощенный донельзя генплан, а то и на поэтажные планы, но безраздельно царили макет и картинка. То ли как заманивающая рекламная акция, то ли с претензией на роль артефакта в чистом виде. Группа «АБВ» отметила свое пятнадцатилетие шикарным макетом некоего многофункциональ­ного комплекса над пересечением городских автомагистралей. Ни один вменяемый инвестор в России, разумеется, за изготовление такого нелетающего НЛО не возьмется даже из рек­ламных побуждений, но Россия тут ни при чем. И название – UFO? Moscow, и примечание к  бук­лету «Патент № 30764 на полезную модель…» однозначно указывают: перед зрителем объект дизайнерского проектирования, способный приземлиться хоть в Дубае, хоть в Сеуле – везде, где найдется экстравагантный заказчик, а свя­занности с архитектурной историей нет. Если мо­жет везде, то это не архитектура, поскольку у той основой основ была привязанность к месту. Архитектура всегда была искусством серьез­ным, к иронии не склонным. Двойственность положения современного архитектора, который все очевиднее становится монтажником эле­ментов, разработанных компьютерной про­граммой, естественным образом проявляется в защитной самоиронии. Вот петербургская архитектурная фирма именует себя «Витрувий и сыновья», что, надо полагать, означает: улыб­нись, прохожий, и порадуйся собственной об­разованности. Известные со времен бумажной архитектуры и несколько с тех пор постаревшие мастера воздвигли на бельэтаже симпатичную вавилонскую башенку под названием «Пеноп­ларх». 
 
   Понимайте, как хотите. 

   Антон Кочуркин выставил там же, под названием «Вертикальный город», очень изысканные башенки из клееной фанеры, имитирующие компьютерные «фрак­тальные» композиции мастерской Захи Хадид. Кстати, одновременно с выставкой в ЦДХ в Ап­текарском приказе демонстрировались четыре надувных пузыря, на фасадную стенку которых проецировались изображения композиций как бы зданий, как бы для Москвы, изготовлен­ных в классах Венской академии архитектуры. Среди прочих композиций два столбика, увен­чанные схемой человеческой руки в скребу­щем жесте и, соответственно, именуемые небоскребами. Утомленный серьезной работой Александр Асадов на антресоли ярким плака­том скликал молодежь на Байкал – сооружать Шаман-город, представленный в макетиках из палочек и соломы. При всем том конкурс «Золотое сечение», скромненько представленный в формате ви­деопрезентации на антресоли, показал немало вполне добротных работ, однако же, если к ним внимательнее приглядеться, проступает давняя неизжитая болезнь – недотянутость, а то и слабость работы с деталью. Вот, скажем, жилой комплекс «Авангард» в Москве авторства фирмы Сергея Киселева. Имя солидное, дом как дом, цилиндрический, но если сопоставить его с очевидным прототи­пом (фаллическая башня Жана Нувеля в Бар­селоне), то сразу заметно: там, где у Нувеля сложные цветовые растяжки в сочетании с горизонтальными жалюзи матового стекла, здесь мозаика открытых, элементарных цве­тов. В результате получается не подражание, вполне разумное и в истории зодчества вполне принятое, а почти пародия. Между тем дизайн, представленный на «Арх Москве», классный. 

   Утонченный минимализм световых приборов немецкой фирмы, называть которую не буду во избежание упреков в рекла­ме, заставляет вспомнить хромированные стойки Миса ван дер Роэ на вилле Тугендхат. А рабо­чее кресло авторства Франсуазы Элен Журда, при всей функциональности, навевает воспоми­нания о лучших скульптурах Арпа или Бранкузи. Хватает на выставке и пышного интерьерного вздора, пока еще столь любимого публикой с большими деньгами, которая в точности воспроизводит господина Победоносикова из «Бани» напрасно подзабытого Маяковского, так что на физиономиях стендистов проступает его «Вам какого Луя?». Для этих клиентов есть и Affresco – живопись хоть Боттичелли, хоть Ватто, с кракелюрами, переведенная на язык самоклеящихся обоев-фресок. Но тут же рядом и другое. Металлический конструктор, представленный фирмой под агрессивным названием «Город­ские системы», не столь совершенен, но уже подтягивается к классу поверхностей, каки­ми любит оперировать сэр Норман Фостер. Или душераздирающей красоты панели из Вит­мундского клинкера, который, как и сто лет назад, две недели обжигают на пламени горя­щего торфа при 1 200 градусах. Такой материал хочется то ли нежно погладить, то ли полизать, и, глядя на гамму его оттенков и блесткости, понимаешь: при таком материале простая, прямая стена уже превращает здание в драго­ценность, способную пережить и тысячу лет. Материал к этому более чем пригоден, но для того чтобы вернуться к стене, а с ней – к архи­тектуре, нужно многое. Отказаться от странной, но давно утвердив­шейся и потому едва ли не всеобщей убеж­денности в том, что творчество – это всегда и непременно выдумывание чего-то нового. А ведь пару веков назад Лихтенберг уже мило высказался по сходному поводу: «Ах, как бы сказать что-нибудь оригинальное по поводу того, что никому еще в голову не приходи­ло!». 

   Пора бы вновь признать, что творчест­во – это нахождение способа наиболее точным образом ответить подлинным потребностям клиента: в данном месте, в соответствии с духом этого места, не изменяя вкусу. Не могу смириться с тем, что такого больше не бу­дет, тем более что в мире есть архитекторы, которые невзирая ни на что, игнорируя моду, добровольно волокут ярмо великой традиции. Если же это племя исчезнет, результат очеви­ден: формообразование в связке с компьютер­ной программой, вследствие чего все продукты проектирования становятся похожими, так что конечная цель убегает с пугающей скоростью, тогда как собственно комфорт сожительства людей с постройками не интересует никого. Еще и масштаб имеет значение. Жить в очень красивых виллах Фрэнка Ллойда Райта было невозможно. Воссозданный к Олимпиаде Барселонский павильон Миса прекрасен и в его нынешнем виде, но при этом он так мал, что ко всеобщему удовольствию демонстрирует лишь самое себя. А вот бедные австралий­цы, глядя на здание сиднейской оперы, никак не поймут, что делать с этой штукой, которую так и не удалось приспособить к чему-нибудь дельному. Вроде как символ и визитная карто­чка Сиднея, но ремонту не подлежит.  Конечно, в то время когда Утцон моделировал тяжелые скорлупы оперы, компьютеров в распоряжении архитектора еще не было, но урок Утцона от это­го значения не утратил. У модной архитектуры есть одно убийственное качество – она не умеет стареть с достоинством. От продуктов классно­го дизайна этого никто не требует. Иные из них заслуженно попали в музеи, но здания в музей засовывают редко – разве что в рамках кон­цепции советского поп-арта, как это случилось с домиками товарищей Ульянова и Джугашвили, или по соображениям археологов, как в Акроти­ри на острове Санторини. 


 

Powered by Create your own unique website with customizable templates.