• Главная
  • Проекты
  • Новости
  • O TDI
  • СМИ о нас
  • Клиенты
  • Публикации
  • Eng

                                                                                                                               Все публикации             Все публикации автора


Российский север: контуры сценарного анализа.
Сергей Зуев

   Арктический регион ХХI века — если понимать его не как географическую территорию, а как регион целенаправленной человеческой деятельности — постепенно становится более открытым — за счет оттеснения на второй план сугубо военно­политических целей, характерных для предыдущего века и более полным (т.е. действительно циркумполярным), — за счет склады­вания клуба всех арктических государств, включая Российскую Федерацию.

   Мировой Арктический регион, таким образом, только начинает склады­ваться. Идет формирование сфер влияния экономического и социально­куль­турного характера поверх привычных административных границ националь­ных государств. По всем направлениям — где скрытно, а где и более явно — идет борьба за лидерство, которая не ограничивается клубом национальных госу­дарств, а включает влиятельных «игроков» из сферы бизнеса, международных неправительственных организаций, ассоциаций коренных народов и пр.

   Для российского государства и страны в целом ситуация является почти модельной. В том смысле, что многократно на протяжении своей истории «северная политика» страны оказывалась ресурсом и отправной точкой для прокладки внешнеполитического курса и внесения корректив в общую сис­тему государственного управления. И наоборот: те или иные изменения в экономическом и культурно­политическом климате государства почти неиз­бежно — благотворно или болезненно — сказывались на состоянии дел в се­верных территориях. Пожалуй, ни одна другая региональная политика (включая и центральные области) не имеет такой внутренней связи с обще­российским целым как политика Севера и по поводу Севера.

   Север как фактор российской государственности: историческая ретроспектива.
   
   На протяжении нескольких столетий Север и модели освоения северных территорий были своеобразным индикатором состояния дел в Государстве Российском. Политическая система и способы управления, логика приня­тия стратегических решений, экономическая и национально­этническая по­литика находили свое воплощение в формах движения на север и северо­восток страны. Российская история освоения Севера и есть одновременно история становления государственности.

    Можно утверждать, что все стратагемы российской империи и наследую­щем ей СССР в западном, восточном или южном направлении всегда имели свое инобытие и ресурсное обеспечение за счет очередного «рывка» в се­верных широтах.

    Меридиональное (вертикальное) освоение и продвижение на Север со сто­роны России продолжается более одиннадцати столетий и имеет ярко выра­женный характер культурно­символического освоения, которое — по мере за­вершения очередного этапа — приобретает законченный политический формат:

•                  построение пути «из Варяг в греки», завершившееся созданием первой русской государственности;

•                  экспансия русских и угро­финских племен на Север, приведшая к соз­данию устойчивых культурно­этнических групп, со своим особым стандар­том «северной жизни» и нормами межкультурного общежития (поморы, ка­релы и пр.);

•                  формирование духовной культуры нации в северном монастырском ук­ладе, который органически связывался с новыми моделями хозяйства и эко­номической жизни при продвижении монастырских центров на Север. Этот процесс сопровождался укреплением и централизацией Московского государства в XIV—XVI веках, когда к концу этого срока после падения Нов­города и началу царствования Ивана Грозного появилась почва для евро­пейских политических амбиций Русского Государства3;

•                  реформы Петра, приведшие к системным изменениям политической карты Европы (и, заметим, положившие начало широтному экономическому освоению Севера в восточном направлении);

следует отдавать себе отчет, что они крайне неоднородны по своему культурно­демографи­ческому, экономическому и природному составу. Тем не менее, в этот список следует вклю­чить: республики Карелия, Коми и Саха­Якутия; Ненецкий, Ханты–Мансийский, Ямало­Не­нецкий, Таймырский, Эвенкийский, Чукотский и Корякский автономные округа, а также Мурманскую, Архангельскую и Магаданскую области.

•                  завершение территориального формирования России в XVIII—XIX ве­ках, наряду с целым рядом географических открытий и порождением свое­обычных моделей культурного и экономического освоения территории4;

•                  в ХХ веке освоение меридиональной директории обрело идеологичес­кую оболочку и оформилось в геополитическое противостояния по оси Вос­ток — Запад.

   Заметим при этом, что экономические интересы каждого следующего эта­па российской государственности опирались на северный вектор культурно­политического развития, но разворачивались преимущественно в широтном направлении: с Запада на Восток. Начало современному этапу экономической политики в этом направлении положили петровские реформы, инициировав­шие технологические инновации в военном, сталелитейном и горном деле (неологизм «промышленность» появился позднее благодаря лингвистичес­кой изобретательности Н.М. Карамзина).

   Экономические центры на севере и северо­востоке, начиная с этого вре­мени, выполняют роль стратегических опорных (тыловых) пунктов для выстраивания целенаправленной политики вдоль западных границ Российс­кой империи. И, следовательно, экономическое «широтное» освоение всег­да несло на себе дополнительные смыслы, сущность которых отнюдь не ис­черпывается частными или корпоративными интересами. Историческая и географическая глубина проектирования широтного освоения Севера всегда определялась масштабом задач, которые ставились на меридиональных флангах российского государства5.

   Практически все стратегические решения, принимавшиеся российскими элитами и правительствами начиная с XVI века, строились в опоре или с уче­том Cевера и северных территорий, примыкавших к границам страны. Ины­ми словами, «северный путь развития» и освоение Севера являлись всегда, как минимум, весомой стратегической альтернативой иным планам разви­тия государства: так было в XVI веке в альтернативе движения Восток — Се­вер; так случилось в период Петровских реформ при выборе «направления главного удара» по оси Юг — Север. В другие периоды — как, скажем, в сове­тскую эпоху — северное направление вообще становилось практически бе­зальтернативным, как с геополитической точки зрения, так и по объему це­ленаправленных государственных инвестиций.

   В этом смысле, характерен тот выбор, перед которым было поставлено правительство России в самом начале ХХ века при решении вопроса о судь­бе проекта международной магистрали, проходящей через весь азиатский Север страны. Промышленником Л. Де Лобелем был, по сути, предложен проект экономического освоения Азиатского Севера. 

   Суть его состояла в концессионном строительстве железной дороги от Иркутска через Якутск, Верхоянск и Верхнеколымск к Берингову проливу общей протяженностью в 5 тыс. верст, как часть магистрали Нью­Йорк — Париж, и строительстве туннеля через пролив с выходом на Аляску. По условиям концессии в бесп­латную аренду на 90 лет передавались территории, прилегающие к желез­ной дороге площадью 120 тыс. км кв., со всеми правами эксплуатации этой территории.Российское правительство, однако, выбирает для себя альтернативный сценарий развития Сибири: по оси «центр — восточная граница империи», с опорой на более густонаселенные южные области. По всей видимости, выбор в пользу Транссиба (южного коридора развития) строился на стратегическом предпочтении управляемости территории и опоре на уже имеющиеся ресур­сы — взамен интеграции в мировое экономическое пространство, с опорой на «инновационные» (как сказали бы сейчас) точки ресурсного освоения.

   Во-­первых, существовало опасение, что Северо­восточная железная до­рога, как часть магистрали Париж­Нью­Йорк, превращала бы территорию России в элемент глобального транспортного коридора. Центр управления ситуацией («концы коридора») перемещаются в США и, возможно, во Фран­цию. России в этом случае отводилась бы роль транзитного пространства6. С другой стороны, реализация «своего» проекта Транссиба превращала, по замыслу, Россию в активного игрока на азиатском побережье Тихого Океана и сохраняло контроль над восточными провинциями7.

   Во­вторых, выбор «южного сценария» указывал на предпочтение сельс­кохозяйственной ориентации частной предпринимательской разработке промышленных ресурсов и модели глобальной транспортной связности. Поэтому Транссиб строится в зоне земледелия — как «своя» инфраструктура освоения новых сельскохозяйственных земель, обеспечивающая формиро­вание сельскохозяйственной системы расселения и вывоз произведенной сельхозпродукции на внутренний и мировой рынки.

   В целом же, ставка на Транссиб, а не на северо­восточный транспортный коридор была указанием на стремление сохранить жесткий государственный контроль экономического развития страны и фактический отказ от участия в формировании транснациональных инфраструктур новой экономической эпохи. Остается только гадать, в какой мере все последующие события, начи­ная с русско­японской войны, подтвердили правильность или ошибочность этого стратегического решения. Несомненно только одно: государственная стратегия восточного освоения расходится в этот момент с северным векто­ром интересов частных предпринимателей и пролегает в стороне от потен­циальных центров промышленных (инновационных) разработок.

   Советский период северного освоения делает еще более явным тезис о практически прямом соответствии «северной политики» и общей архитек­тоники государства. Социалистический подход можно описывать в логике последовательной смены базовых моделей организации пространства: очаговой, промышленно­территориальной, инфраструктурно­транспортной. (Эта логика, заметим в скобках, распространяется на все советское простра­нство и является концентрированным выражением как политических, так и экономических принципов государственного строительства.) 

   «Очаговая» организация (начало 30­х — середина 50­х) приводит к созда­нию очагов освоения — промышленных узлов. Любое строительство решало задачи формирования необходимых в рамках странового целого «узлов про­изводства» (например, связать между собой промышленные разработки ру­ды и угля). Задачи воспроизводства трудовых ресурсов, создания системы расселения и инфраструктурного развития территории на этом этапе не ставятся. Государство выступает в качестве единоличного проектировщика, «промузлы» являются подчиненными элементами объемлющей системы (редуцированные города­слободы), а пространство страны является единой строительной площадкой8.

   Промышленно­территориальная модель (середина 50­х — конец 70­х) яв­ляется реакцией на необходимость хотя бы частичной децентрализации экономического, если не политического, управления и следствием отказа от репрессивных методов мобилизации трудовых ресурсов. Что, в свою оче­редь, акцентирует вопросы среды жизнедеятельности и социальных инфра­структур в условиях Севера9.

   Инфраструктурно­транспортная модель возвращает страновое стратеги­ческое мышление к проблемам со­организации регионального (территори­ального) развития и общенациональных и глобальных экономических про­цессов, впервые поставленных в рамках «северо­восточного проекта» Лобеля начала века. Идея была недореализована в строительстве БАМа.10 «Внеэконо­мическая среда», в которой разрабатывался замысел проекта и осуществля­лась его организация, оставил не решенным вопрос о новых — экономических агентах (пользователях) этой инфраструктуры. В то же время, попытка госу­дарства предъявить себя в качестве «государства инфраструктур», а не «инже­нера» или «дирижера», как в предыдущих моделях, кажется здесь очевидной.Ясно, что любой сценарий развития северных территорий в начале XXI ве­ка должен будет разворачиваться с учетом проблем, поставленных и нерешен­ных на предыдущих этапах. Более того, здесь нельзя ограничиться советским периодом индустриализации — при всей значимости вопроса об «утилизации индустриального недостроя». Исторический контекст потенциальных проек­тов развития лежит значительно дальше и глубже12.

Сегодняшнее ощущение «брошенности» северных российских террито­рий — во многом следствие незавершенности исторических проектов освое­ния. Но их завершение в логике предыдущих этапов политически бессмыс­ленно и экономически неэффективно. Вне нового сценария, ресурсы страны (сырьевая рента) будут уходить на нецелевое поддержание инфраструктуры и расселенческой схемы, характерной для истории предыдущих этапов. Таким образом, все возможные стратегии «нового освоения» Севера крайне затруд­нены, в том числе, в силу отсутствия сообразных сегодняшнему дню критери­ев оценки и капитализации наследства, доставшегося от прошлых этапов.

К постановке проблемы: Российский Север. 

   Роль Севера для России XXI века не ограничивается его собственно эконо­мическим потенциалом, хотя 20% ВВП при 8% населения говорят, что на­зывается, сами за себя. Но суть проблемы не столько в объеме экономичес­ких и природных ресурсов, сколько в неясности способов капитализации и использования этого ресурса. Северный сырьевой сектор является основ­ным, если не единственным источником средств для модернизации всей на­циональной экономики и, следовательно, для подвижек в социально­поли­тической архитектонике страны. Прочтение Севера, таким образом, имеет двойственный характер: традиционное — как сырьевого придатка и не всег­да эффективного сектора формирования добавленной стоимости, и вторич­ное — как источника структурных преобразований, и в частности, опережа­ющего формирования инновационной экономики. Эта двойственность, предполагающая различные формы перераспределения прибыли между сырьевым и несырьевым секторами, может стать причиной конфликтов между представителями разных экономических и политических элит. В пре­дельном варианте ситуация может оказаться контрпродуктивной, в случае если перераспределяемые ресурсы окажутся недостаточными для формиро­вания «новой» экономики, или просто будут потрачены зря. В то же время, при реализации более выверенных в стратегическом отношении подходов сырьевой сектор не только может выступать в качестве финансового ресур­са инновационных разработок и технологий, но и сам может быть иннова­ционно организован, например, на экологических и социально­культурных основаниях. Речь, таким образом, идет о конфликте интересов между сто­ронниками «северной ренты», позволяющей получать сверхприбыль за счет роста цен на глобальных рынка сырья, и теми, кто мыслит Север как опорный (инновационный, опережающий) мега­регион России.

   Выбор, между тем, не так прост, как это может показаться, даже если опи­раться на оптимистический вариант, предполагающий рациональное госу­дарственное мышление. Оставаясь на севере в роли активного субъекта, Россия будет вынуждена реформировать всю систему государственного уп­равления — в соответствии с вызовами глобальных ситуаций. В «пакете» с модернизацией северной политики должны также идти программы рефор­мирования административно­политической карты, принципов самоуправ­ления, системы расселения и миграции, социальной политики, включаю­щей принципиально иные представления о труде и занятости и качестве среды — о пространственном развитии в целом. Заметим в скобках, что ре­формы такого рода имеют уже не столько «северный», сколько общенацио­нальный масштаб — в соответствии с тезисом о значении российского севе­ра для странового целого.

   Между тем, ни одна из заявленных в последнее время реформ не дает в полной мере ответа на комплекс проблем, возникающих на северном фланге страны. Более того, отчетливо слышна установка на некую экстерриториаль­ность и эксклюзивность российского Севера по отношению ко всей осталь­ной территории, что «вынимает» этот регион из общей логики государствен­ного строительства и национальных принципов пространственного разви­тия. Тем самым, теряется стратегическая перспектива роста конкурентоспо­собного региона как плацдарма для управленческих, политических и эконо­мических инноваций, жизненно важных для страны в целом. Да и вообще следует заметить, что отсутствие политики пространственного развития в масштабах многонационального и многоукладного государства фиксируется простым признаком: отсутствие выраженных приоритетов, с точки зрения лидерства определенных территорий в тех или иных сценариях развития.Стратегическая позиция государства относительно своих северных тер­риторий остается неопределенной. В 2002 г. постановлением Правитель­ства РФ утверждено «Положение о Совете по проблемам Крайнего Севера и Арктики при Правительстве Российской Федерации»15. В его задачи входит разработка предложений и подготовка рекомендаций по вопросам «прове­дения единой государственной политики в отношении Крайнего Севера и Арктики и формирование национальной стратегии освоения Севера и арк­тических территорий, находящихся под юрисдикцией Российской Федера­ции». Реальный продукт деятельности этого органа управления на настоя­щий момент не предъявлен.

   В концепции национальной безопасности Крайний Север упоминается лишь один раз: «… в кратчайшие сроки должны быть разработаны механизмы поддержания жизнедеятельности и экономического развития особо кризис­ных регионов и районов Крайнего Севера, а также тарифная политика, обес­печивающая единство экономического пространства страны»16. Из формули­ровки очевидным образом вытекает установка на исключительный приори­тет выживания и минимального поддержания стандартов уровня жизни.

   Раздел «Особенности социально­экономической политики развития районов Крайнего Севера» в долгосрочной доктрине экономического раз­вития (245 страниц) занимает всего две страницы. В нем определены следу­ющие приоритеты17:

•                  Необходимы экстренные меры по спасению потенциально жизнеспособ­ных в рыночных условиях предприятий путем их внутренней реструктуриза­ции (сокращение численности, передача социальной сферы и др.), привлече­ния внебюджетных средств через выпуск корпоративных ценных бумаг.

•                  Будет осуществлена адресная господдержка приоритетных групп слабо­защищенного населения (неработающие инвалиды, пенсионеры, малообес­печенные и неполные семьи, семьи, имеющие более двух детей, другие кате­гории населения, которые имеют среднедушевой доход ниже установленно­го прожиточного минимума) в форме денежных субсидий в размере, учиты­вающем удорожающие факторы проживания на Севере.

•                  Миграционная политика государства на Севере в ближайшие годы бу­дет ориентирована на переселение избыточного населения, в том числепенсионеров и людей, отработавших в районах Крайнего Севера по трудо­вым договорам. Одновременно будут вырабатываться подходы к привлече­нию сюда новых работников из других районов страны.•                  При осуществлении инвестиционных проектов и расширении хозяй­ственной деятельности должен получить применение вахтовый метод. Ис­пользование вахтового метода организации работ и договорных форм най­ма позволит привлекать работников оптимального половозрастного соста­ва и профессионально­квалификационного уровня.

•                  Усилия государства будут направлены на стимулирование занятости и самозанятости, прежде всего, через укрепление товарного оленеводства и традиционного жизнеобеспечения, создание новой системы подготовки и переподготовки национальных кадров предпринимателей и работников бюджетного сектора, содействие развитию национального самоуправления.

•                  Приоритетный объект государственной поддержки в Арктике — Север­ный морской путь.

•                  Доктрина экономического развития, таким образом, делает акцент иск­лючительно на смягчении социальных и отчасти экономических послед­ствий изменения общей ситуации и не предлагает никаких сценариев ради­кальной (стратегической) сдвижки сложившегося положения дел. Отсут­ствие проекта северного освоения нового поколения (также, как и проекта новой — пространственной — организации страны) является очевидным18.

   Таким образом, основная проблема развития Российского Севера опре­деляется сегодня как отсутствие осознанного выбора базового сценария раз­вития, на который может быть сделана стратегическая ставка основными участниками северной политики. При этом, государство, в силу особеннос­тей ситуации и очевидного дефицита ресурсов, является лишь одним, хотя и «структурообразующим» участником сценарной игры.

Контуры сценарного пространства: Российский Север

   При всей факторной неопределенности и невнятности позиции основных участников (игроков) северной ситуации, существует ряд параметров, кото­рые кажутся незыблемыми при любом повороте событий и при любом сценар­ном плане. По сути дела, эти факторы и являются своего рода рамками или ог­раничителями сценарного пространства, на основе которых формируются собственно сценарии. Фактическая вероятность тех или иных «рукавов собы­тий» зависит от конкретной конфигурации интересов и трансакций сторон.

Базовыми факторами сценирования относительно российского Севера, по­видимому, являются:

   Первое. Зависимость национальной экономики, а также любых проектов социально­политической модернизации от сырьевых ресурсов Севера вряд ли ослабеет в ближайшие 15—20 лет. А по оценкам многих экспертов эта за­висимость будет оставаться неизменной вплоть до середины XXI века19.

   Второе. В ситуации усиления геоэкономической конкуренции — в том числе в регионе Циркумполярного Севера — присутствие федерального фо­куса управления на «Северном фланге» является не просто желательным, но и обязательным. Высока вероятность, что без деятельного участия государ­ства северные территории обречены на социально­экономическую деграда­цию. При этом сама северная политика — в силу ее значимости для всей на­циональной экономики и территориальной целостности — является струк­турной основой российской государственности.

   Третье. Продолжающаяся и усиливающаяся «глобализация Севера» озна­чает на практике втягивание различных российских территорий и находя­щихся там ресурсов в сложные цепочки мирохозяйственных связей. Пря­мым результатом процесса глобализации становится прогрессирующая диф­ференциация в качестве среды и условий жизни северных территорий, а также — углубляющаяся ставка со стороны крупнейших корпораций на мо­нопрофильный тип регионального освоения.

   Четвертое. Российский Север, в отличие от других Арктических стран, очень разнороден по своему культурно­историческому составу. Волны исто­рического освоения сформировали неравномерный демографический и со­циально­экономический ландшафт, по отношению к которому не примени­мы единые стандарты управления.

   Пятое. Становление моделей жизнедеятельности на Севере, в отличие от средней полосы и юга, опирается не на пространство (регион, область — тер­риторию как таковую), а на «точки» — малые поселения и города, а также транспортные и иные инфраструктуры. Это обстоятельство предъявляет особые требования к способу административно­политического устройства и, в частности, к роли и функциям местного самоуправления в условиях Севера (к местным органам самоуправления и сообществам коренных народов).

Базовые версии сценариев: Российский Север

   При всем разнообразии возможностей, которые со­присутствуют в этом проблемном поле, существуют два полярных (в обоих смыслах) сценарных плана развития событий. Между ними могут предполагаться самые различ­ные повороты сюжета, однако, именно они задают диапазон возможностей экономического, политического и культурного действия.

   В первом из них инициируется создание «общественного коллективного контракта», который закрепляет выработанные публичным образом реше­ния и компромиссы по всем ключевым проблемам российского Севера. В ос­нову этого — политического — сценария кладется механизм согласования ин­тересов основных участников — прежде всего, федерального центра, круп­ных северных корпораций, регионального уровня управления, муниципаль­ных органов власти и общественных организаций, представляющих интере­сы этнокультурных групп.Второй сценарий — административный — выстраивается на предположе­нии, что для разработки адекватных стратегических решений и достижения договоренностей требуется достаточно длительное время — в пределах 5—10 лет. А поэтому вся полнота оперативного руководства в этот период должна быть сосредоточена в одном фокусе, функции которого сводятся к жестко­му контролю над использованием северных ресурсов стратегического ха­рактера. Все решения в этом случае принимаются, исходя из логики «под­держания северного резерва» — стратегических запасов сырья, ключевых уз­лов инфраструктуры и экологического баланса территории.

   При этом, в любом из возможных сценариев его участникам придется принимать ряд политических и управленческих решений, по отношению к проблемным точкам («сценарным развилкам»), которые описаны выше21. Тематическое поле управленческих и политических решений обязательно включает, но отнюдь не исчерпывается следующими принципами:

•                  административно­политического устройства северных территорий Рос­сии — как с точки зрения обустройства «северных коридоров развития», так и из фокуса общенациональной административной реформы;

•                  разделения полномочий между основными участниками ситуации по оси «поддержание социальных стандартов — развитие и капитализация тер­риторий»;

•                  формат и глубина инновационных изменений в «северной экономике» современной России.

Сценарий 1. Политический (Северный Контракт)

   Самыми активными партнерами государства в рамках сценария «Северный контракт» являются корпорации, интересы которых строятся на разработ­ке сырьевых ресурсов Севера. По сути, отдельные примеры подобной конт­рактации уже существуют. Однако даже высокая оценка вкладов крупных компаний в решение задач развития со стороны высших должностных лиц государства не решает, мягко говоря, проблемы легитимизации бизнеса — ни в правовом, ни в политическом отношении.

   В этой ситуации предметом «северного контракта» корпораций (их чис­ло не превышает 10—12), федерального центра и органов самоуправления должны стать условия эксплуатации корпоративной собственности и сырье­вых запасов Севера. Содержанием партнерства является легитимизация ре­зультатов приватизации 90­х годов, а взаимодействие между государством и крупным бизнесом строится не только на балансе ответственности за обеспе­чение социальных стандартов жизни, но и на создании условий для развития инновационной экономики24. Для корпораций это означает смену объекта управления: от управления производством к управлению локусами­поселени­ями, с одной стороны и технологическими цепочками­кластерами, с другой.Практические предметы «Контракта», по всей видимости, должны вклю­чать в себя (но, скорее всего, не могут сводиться только к этому) следующие параметры:

1.      Распределение полномочий по осуществлению северной социальной по­литики, с учетом миграционных и демографических процессов. Факти­чески, предполагается снижение социального давления на территории Севера за счет уменьшения общего числа работающих (на некоторых территориях почти в 10 раз), изменение структуры расселения, разра­ботка технологий и системы гарантий выезда на «большую землю», изме­нения профессиональной карты территорий и т.д.25 Особое место в пунк­те социальной политики занимают меры по условиям жизнедеятельнос­ти коренных народов и сохранению их ресурсной базы.

2.      Распределение ответственности по развитию всего комплекса коммуника­ционных инфраструктур — транспортной, транзитной26, информацион­ной, образовательной и других. При этом государство берет на себя, так же как в социальной сфере, функцию разработки базовых стандартов, на которые ориентируются прочие участники ситуации.1.      Переход к политике «точечного развития», что предполагает опору на каркас локусов­поселений и, следовательно, значительно более активное участие северных муниципалитетов в становлении «северной полити­ки». Фактически, это означает переход к новому типу инвестиционной политики, предполагающей, что инвестиции приходят только на те тер­ритории, которые способны «прокормить себя» самостоятельно. А это, в свою очередь, означает экспертизу и корректировку межбюджетных от­ношений в рамках реформы местного самоуправления.

2.      Формирование группы экономических кластеров, т.е. цепочек добавлен­ной стоимости, базирующихся на комплексной разработке сырьевых (во­зобновляемых и невозобновляемых) ресурсов, а также их транспорти­ровке, с учетом специфики геоэкономической кооперации и конкурен­ции на глобальных и региональных рынках.

3.      В организационно­правовой области базовым становится вопрос о новом районировании Севера, который не только должен опираться на проз­рачную схему взаимной ответственности всех участников северной ситу­ации — государственного управления, самоуправления, корпораций и на­циональных сообществ, но и предполагает разработку уточненной адми­нистративной карты северных территорий.

4.      Необходимо обсуждение «северных» поправок к законам «О недрах», «О местном самоуправлении», «Трудовому Кодексу»27 и иным законода­тельным актам. В качестве ключевого проекта здесь можно предложить разработку «Северного Кодекса» — пакета законов и нормативной базы по освоению русского Севера. Научную и правовую разработку Кодекса могут взять на себя крупные корпорации, учредив своеобразный Пуб­личный Союз «Инвестиции в Русский Север». В этом сценарии появляется реальный предмет (политических) перего­воров по поводу деятельности корпораций внутри страны — не на основе морально­дидактических тезисов о «социальной ответственности бизнеса» и аналогичных ценностных конструкций общего порядка, а на базе взаим­ных деловых обязательств.

Сценарий 2. Административный

   Организационной основой административного сценария может стать появ­ление новой организованности, которая призвана обеспечить безусловную монополию Федерального центра в части контроля над использованием стратегических ресурсов страны (по сути, это означает создание «Северно­го Заповедника» под прямым государственным контролем). 

   Смысл этого варианта не в продвижении тех или иных программ, а во введении моратория на любые долгосрочные действия — вплоть до проясне­ния геополитического и геоэкономического положения России и появле­ния новых региональных и корпоративных элит, способных предложить современные стратегии освоения Севера. Данный сценарий, таким обра­зом, не предполагает принятия окончательных решений по основным проб­лемным вызовам ситуации. Его идеология строится на сохранении ресурс­ной базы возможного развития, наряду с подготовкой институциональных условий для будущих решений стратегического характера.Исходя из логики создания «Северного заповедника», в рамках данного сценария выделяются два направления деятельности.

1. Специальные полномочия новой административной структуры позволя­ют поставить вопрос о наиболее адекватном задачам экономического роста административно­политическом устройстве (карте) российского Севера28.

   Для российского Севера сегодня характерно наличие, как минимум, трех типов территорий, различающихся по способам освоения и объему природ­ных и человеческих ресурсов.

•                  Территории с интенсивным культурным слоем и длительной историей освоения — Архангельская область, Республика Карелия, юг Саха­Якутии.

•                  Территории преимущественно индустриального периода освоения, име­ющие значительную (более миллиона) численность населения и располагаю­щие сетью локусов­поселений (Мурманская область, ХМАО, Республика Ко­ми и пр.).

•                  Монокорпоративные территории с низкой численностью населения (ЯНАО, НАО, север Дальнего Востока и пр.).

   Прорисовка потенциальных социально­экономических сценариев для различных типов территорий, с учетом их национальных и глобальных свя­зей (балансов) составляет ядро этого типа работ. Особый интерес здесь мо­жет представлять правовое определение понятия «Арктической зоны», в его связи и отличии от общих принципов зонирования территорий в рам­ках административно­политической реформы России.

2. Сценарий предлагает способ достижения сбалансированной позиции государства и присутствующих на северных территориях корпораций отно­сительно внешней и внутренней экономической политики.

   Формирование «северного заповедника», как гарантии сохранения и воспроизводства ресурсной базы Севера, опирается на возможность осуще­ствлять политику протекционизма на внешних рынках29 по отношению к российским корпорациям, имеющим свои интересы на Севере. Четко выра­женная позиция государства по защите интересов российского бизнеса на внешних рынках позволяет, одновременно, формулировать требования по защите интересов населения и потребителей на рынках внутренних. Предмет взаимодействия Федерального центра (в форме Северного Фе­дерального Округа, например) и корпоративных субъектов основан, таким образом, на поддержке согласованных стандартов социальной политики в обмен на защиту внешних интересов российских производителей. Институ­циональная задача в рамках данного сценария — поддержка трансформации компаний советского типа в современные рыночно ориентированные ком­пании (национальные и транснациональные российские корпорации).

   Практическая реализация одного из сценариев зависит, видимо, от ряда объективных обстоятельств:

•                  Перспектив развития России, учитывающих глобальные процессы, про­исходящие в мире;

•                  Перспектив и рисков развертывания процессов реформирования внут­ри страны;

•                  Максимального учета интересов всех присутствующих на площадке Рос­сийского Севера субъектов;

•                  Темпов экономического роста и масштабов аккумулируемых ресурсов, на­ходящихся в распоряжении федерального центра.

   Если исходить из этих критериев, то сценарий Северного Контракта, предполагающий договоренности Центра с корпоративными и региональ­ными сообществами, кажется наиболее желательным, а административный сценарий — наиболее вероятным. 
Powered by Create your own unique website with customizable templates.